На сегодня лимит загрузки книг исчерпан.

Подробнее вы можете ознакомиться в правилах.

Подписка
Войти

Наберите команду для подписки, после чего нажмите кнопку вызова.

*920*2# ✆ - подписка на Книжный портал Beeline

Введите пароль, присланный на Ваш телефон в результате подписки.

Например: 374 XX XXXXXX

Аверченко Аркадий Тимофеевич

Книги

«… Нет на свете человека деликатнее и воспитаннее чеха… Он ласков. Он заботлив. Он внимателен. Невозмутим. Всегда прекрасное расположение духа. Исключительно любит нас, русских. Я никогда не видел, чтобы чех в обществе вышел из себя. А для меня нет ничего приятнее, как взвалить на свои плечи самую трудную задачу в мире… Поэтому я решил вывести чеха из себя… »

Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881–1925) – русский писатель, журналист, редактор журнала «Сатирикон», один из самых известных сатириков начала XX века. В книгу вошел авторский сборник «Черным по белому». Аверченко рисует в нем замечательную галерею образов русской жизни. Образов острых и смешных, иногда нелепых, иногда вызывающих сочувствие, но неизменно ярких, великолепно поданных талантом автора.

«… Утром, когда жена еще спит, я выхожу в столовую и пью с жениной теткой чай. Тетка – глупая, толстая женщина – держит чашку, отставив далеко мизинец правой руки, что кажется ей крайне изящным и светски изнеженным жестом. – Как вы нынче спали? – спрашивает тетка, желая отвлечь мое внимание от десятого сдобного сухаря, который она втаптывает ложкой в противный жидкий чай. – Прекрасно. Вы всю ночь мне грезились. …»

«…Душилов вскочил с своего места и, схватив руку Крошкина, попытался выдернуть ее из предплечья. Он был бы очень удивлен, если бы кто-нибудь сказал ему, что эта хирургическая операция имела очень мало сходства с обыкновенным дружеским пожатием. …»

«Эта книжка портретов – нечто среднее между портретной галереей предков и альбомом карточек антропометрического бюро при сыскном отделении. Во всем том, что происходит в России, чрезвычайно большую роль сыграл Александр Керенский. Поэтому я и отвожу ему в своей портретной галерее целых три места. Я не дал портретов Ленина и Троцкого, потому что эти два знаменитых человека и так уже всем навязли в зубах. Вместо них я даю портреты их жен. Это – элегантнее и свежее. …»

«Может быть, прочтя заглавие этой книги, какой-нибудь сердобольный читатель, не разобрав дела, сразу и раскудахчется, как курица: – Ах, ах! Какой бессердечный, жестоковыйный молодой человек – этот Аркадий Аверченко!! Взял да и воткнул в спину революции ножик, да и не один, а целых двенадцать! Поступок – что и говорить – жестокий, но давайте любовно и вдумчиво разберемся в нем. Прежде всего спросим себя, положа руку на сердце: – Да есть ли у нас сейчас революция?.. Разве та гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак, что происходит сейчас, – разве это революция? …»

«… Однажды в кинематографе я видел удивительную картину. Море. Берег. Высокая этакая отвесная скала, саженей в десять. Вдруг у скалы закипела вода, вынырнула человеческая голова, и вот человек, как гигантский, оттолкнувшийся от земли мяч, взлетел на десять саженей кверху, стал на площадку у скалы – совершенно сухой и сотворил крестное знамение так: сначала пальцы его коснулись левого плеча, потом правого, потом груди и наконец лба. Он быстро оделся и пошел прочь от моря, задом наперед, пятясь, как рак. …»

«… Курильщик выразил на своем лице изумление, смешанное с иронией. – Что… Не любите? Дыму испугались? Как же вы на войну пойдете, если дыму боитесь? Эх, публика! Вот оттого-то вас японцы… Он сделал длительный перерыв, сладко затянувшись сигарой. – …И побили… что мы дыму боимся. – При чем тут японцы? Ясно здесь написано на табличке: «Просят не курить!» Лицо толстяка выразило искреннюю печаль и огорчение. …»

«… Однажды беспартийный житель Петербурга Иванов вбежал, бледный, растерянный, в комнату жены и, выронив газету, схватился руками за голову. – Что с тобой? – спросила жена. – Плохо! – сказал Иванов. – Я левею. – Не может быть! – ахнула жена. – Это было бы ужасно… Тебе нужно лечь в постель, укрыться теплым и натереться скипидаром. – Нет… что уж скипидар! – покачал головой Иванов и посмотрел на жену блуждающими, испуганными глазами. – Я левею! …»

«… Один юмористический философ разрешился такой нелестной для человеческой памяти сентенцией: – Никогда не следует (говорил он) доверять человеческой памяти… Память моя сохранила одно очень яркое воспоминание: однажды в детстве я, гуляя, свалился в глубокую яму. Я это твердо помню. Но как я из этой ямы выбрался – решительно не помню… Так что, если доверяться только одной памяти – я должен был бы до сих пор сидеть в этой яме… »

Некоторые древние мыслители считали, что человека можно определить как «животное, умеющее смеяться». И думается, в какой-то степени были правы, ибо не только умение ходить на двух ногах и трудовая деятельность выделили людей из животного мира, помогли выжить и пройти через все мыслимые и немыслимые испытания многотысячелетней истории, но и способность смеяться. Потому-то умевшие рассмешить пользовались популярностью во все века и у всех народов. Короли могли себе позволить держать при дворе шутов, а простой люд собирался на площадях, чтобы посмотреть представления странствующих комедиантов или скоморохов. Интересно, что со временем появился титул короля смеха. Им награждали тех, кто достигал наибольших успехов в этом искусстве. С конца первого десятилетия нашего века в России нигде официально не утвержденный титул короля смеха принадлежал Аркадию Аверченко.

«… Меня очень рассмешила эта ироническая улыбка нашего быта: резиновых калош нельзя достать ни за какие деньги, а хозяин магазина упорно продолжает их рекламировать. Так как хозяин стоял тут же, у дверей своей сокровищницы, я спросил его: – Зачем вы рекламируете калоши «Проводник»? …»

«… – И вам не стыдно? – укоризненно спрашивал судья, смотря на стоявшего перед ним Декадента, – ну, скажите: пара ли она вам? – Она из хорошей семьи, – ответил, моргая глазами, Декадент. – Отец ее был предводителем стада, и потом жил несколько лет на городской конюшне, а мать получила на выставке медаль. – Да, но ведь она же – коза! …»

«…Узнав, что маска с меня сорвана, я сначала хотел было увернуться, скрыть свое участие в этом деле, замаскировать как-нибудь те факты, которые вопиюще громко кричат против меня, но ведь все равно: рано или поздно все выплывет наружу, и для меня это будет еще тяжелее, еще позорнее. Лучше же я расскажу все сам. …»

«… Открыв дверь, он выглянул на лестницу. Лицо его расплылось в широкую, радостную улыбку. – Ба, ба!! А я-то – позавчера ждал, вчера… Рад. Очень рад! Милости прошу к нашему шалашу. Вошедший впереди всех жандармский офицер зажмурился от света. Лицо его выражало самое искреннее недоумение. – Пардон!.. Но вы, вероятно… не поняли. Мы к вам с обыском! Хозяин залился смехом так, что закашлялся. – Оригинал… открыл Америку! Ведь не буду же я думать, что вы пришли со мной в преферанс перекинуться. …»

«… Лицо бывшего пристава вдруг озарилось тихой радостью. – Позвольте! Да вы разве петербуржец?! – Я-то?.. Да вы знаете, мне даже ваше лицо знакомо. Если не ошибаюсь, вы однажды составляли на меня протокол по поводу какого-то недоразумения в Экономическом клубе?.. – Да Господи ж! Конечно! Знаете, я сейчас чуть не плачу от радости!.. Словно родного встретил. …»

«… – Да. И ужасно сознавать, что ты в полной власти такого человека. Иногда я жалею, что вышла за него замуж. Я уверена, что у него голова расшиблена до сих пор. – Ах, вы говорите о муже! Но ведь он… Она удивленно посмотрела на меня: – Голова расшиблена не у мужа. Он ее сам расшиб. – Упал, что ли? – Да нет. Он ее расшиб этому молодому человеку. …»

«… Советская власть всегда боялась печатного слова, особенно того, что приходило из-за рубежа, и особенно принадлежавшего бывшим соотечественникам. Впрочем, всегда ли – боялась? В 1921 году Ленин получил изданную в Париже книгу Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции». «До кипения дошедшая ненависть», – заметил он об этой книжке на страницах «Правды». Но рядом – «поразительный талант», «знание дела и искренность». …»

… «Что это за учреждение и что оно обслуживает, – признается откровенно Ларин, – я так и не мог ни у кого добиться». Есть в Москве Мурка, а что такое Мурка – и сам Ларин не знает. А я недавно узнал. Один беженец из Москвы сжалился над моим мучительным недоумением и объяснил мне все. …»

«Скупость – одно, а бережливость – совсем другое: насколько мы все относимся с брезгливостью и презрением к скупому человеку, настолько мы обязаны относиться с уважением к человеку бережливому, к человеку, который не повесится из-за копейки, но и не швырнет ни за что даром, куда попало, лишний рубль. Именно о таком человеке … и расскажу я. …»

«… Нет, это наш обыкновенный честный русский петух, который бодро и весело орет, приветствуя зарю и забивая своим простодушным криком осиновый кол в разыгравшуюся в ночи нечистую силу. Еще клубятся повсюду синие некрещеные младенцы, вурдалаки, упыри и шишиги – но уже раскрыт клюв доброго русского петуха – вот-вот грянет победный крик его… А что это за нечистая сила, разыгравшаяся на Руси, – тому следуют пункты… »

«… Держа под мышкой журнал, в класс вошел ученик Николай Синюхин и, вспрыгнув на кафедру, обвел внимательным взором учителей, сидевших с бледными, испуганными лицами, на ученических партах. Ученик Николай Синюхин опустился на стул, развернул журнал и, помедлив одну зловещую минуту, оглядел ряд сидящих лиц в вицмундирах с блестящими пуговицами... – Ну-с, – сказал он. – Кого же мы вызовем?.. …»

«Всеобщая история» вышла в таком составе: 1. Древняя история – Н.А. Тэффи. 2. Средняя история – Осипа Дымова. 3. Новая история – Аркадия Аверченко. 4. Русская история – О.Л. Д’Ора. «… Хотя наша «Всеобщая история» и не будет рекомендована ученым Комитетом, состоящим при м-ве народного просвещения, – как руководство для учебных заведений, но эта книга даст подписчикам единственный случай взглянуть на историческое прошлое народов – в совершенно новом и вполне оригинальном освещении… »

«… Нельзя сказать, что и со мной обращались милосердно, – всякий старался унизить и прижать меня как можно больнее – главный агент, просто агент, помощник, конторщик и старший писец. Однако я не оставался в долгу даже перед старшим агентом: в ответ на его попреки и укоры я, выбрав удобное время, обрушивался на него целым градом ругательств: – Идиот, болван, агентишка несчастный, чтоб тебя черти на сковородке жарили, кретин проклятый! Курьезнее всего, что в ответ на это агент только улыбался и кивал согласно головой. …»

«… Учение йогов разделяется на хатха-йога, бхакти-йога, раджа-йога и жнани-йога. Все это изложено в книгах индусского мудреца, носящего немного сложную, но звучную фамилию: Рамачарака. Наш товарищ по перу, Рамачарака, очень аккуратно и внимательно изложил принципы учения йогов, и если эти принципы сложны и запутанны, то не наш товарищ Рамачарака тому виной. Наша задача скромнее задач Рамачараки – мы дадим только общую схему оккультных наук в сжатой форме. …»

«… – Потому. Неразрешенные собрания воспрещаются! – Так вы бы и разрешили! Околоточный снисходительно усмехнулся: – Как же это можно: разрешить неразрешенное собрание. Это противозаконно. – Но ведь, если вы разрешите, оно уже перестанет быть неразрешенным, – сказал, подумавши немного, Чикалкин. – Так-то оно так, – ответил околоточный, еще раз усмехнувшись бестолковости Чикалкина. – Да как же его разрешить, если оно пока что неразрешенное? Посудите сами. …»

«Молодые люди! … Вас с детства учат истории, географии, геометрии и тригонометрии, но скажите по совести: разве все эти науки помогают вам в обычной вашей светской и сердечной жизни? Нужна ли вам тригонометрия, когда вы объясняетесь в любви дорогой вашему сердцу женщине? И зачем вам география, если вас пригласили на свадебный обед или на похороны вашего друга, или вы приступили к изложению смешного, для забавы общества, анекдота?.. Светская жизнь – очень хитрая, запутанная штука, и не всякому удается проникнуть в ее прихотливые изгибы и завитушки. Я проник! Я проник во все… Я могу заботливо сопровождать вас по скользкому житейскому пути, деликатно поддерживая под руку, чтобы вы не шлепнулись носом о мать-сыру землю. …»

«… Вот, читатели, единственный пока анекдот обо мне. Нравится анекдот или нет – это другой вопрос. Но что он правдив – за это ручаюсь. …»

«… Меньшикову очень хотелось, чтобы Столыпин, хотя бы по случаю юбилея, пожал ему руку. Но старый, усталый мозг не знал – как это сделать? Постояв минут десять у стола Столыпина, Меньшиков пустился на хитрость: – А вы знаете – через три минуты будет дождь... – Вечно ты, брат, чепуху выдумываешь, – проворчал Столыпин. – Ей-богу. Хотите пари держать? Простодушный Столыпин попался на эту удочку. – Да ведь проиграешь, старая крыса? Однако руку протянул. …»

«– Как же вы это делаете? – Эх, барин, нешто сельских работ не знаешь? Спервоначалу, значит, ямы копают, потом столбы ставят. Мы, конечно, ждем, присматриваемся. А когда, значит, проволока взойдет на столбах, созреет – тут мы ее и косим. Девки в бунты скручивают, парни на подводы грузят, мы в город везем. Дело простое. Сельскохозяйственное. …»

«… Все мы страдаем от дураков. Если бы вам когда-нибудь предложили на выбор: с кем вы желаете иметь дело – с дураком или мошенником? – смело выбирайте мошенника. Против мошенника у вас есть собственная сообразительность, ум и такт, есть законы, которые вас защитят, есть ваша хитрость, которую вы можете обратить против его хитрости. В конце концов, это честная, достойная борьба. Но что может вас защитить против дурака? …»

«В операционной кипит работа. – Зашивайте, – командует профессор. – А где ланцет? Только сейчас тут был. – Не знаю. Нет ли под столом? – Нет. Послушайте, не остался ли он там?.. – Где? – Да там же. Где всегда. – Ну где же?!! …»

«… Когда корабль тонул, спаслись только двое: Павел Нарымский – интеллигент. Пров Иванов Акациев – бывшй шпик. Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу. Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, подождал Нарымского и, когда тот, задыхаясь, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его: – Ваш паспорт! …»

«… Обладательница прекрасных глаз, известная петербургская драматическая актриса, стояла передо мной, и на ее живом лукавом лице в одну минуту сменялось десять выражений. – Слушайте, Простодушный. Очень хочется вас видеть. Ведь вы – мой старый милый Петербург. Приходите чайку выпить. – А где вы живете? Во всяком другом городе этот простой вопрос вызвал бы такой же простой ответ: улица такая-то, дом номер такой-то. Но не таков городишко Константинополь! На лице актрисы появилось выражение небывалой для нее растерянности. – Где я живу? Позвольте. Не то Шашлы-Башлы, не то Биюк-Темрюк. …»

«Не преступление ли – отыскивать смешное в страшном? Не кощунство ли – весело улыбаться там, где следовало бы рвать волосы, посыпать пеплом главу, бия себя в грудь, и, опустившись на колени возле вырытой могилы, долго неутешно рыдать?.. Вот два вопроса, которые были бы совершенно правильны, если бы… около нас был действительно настоящий труп. Но Россия – не труп. …»

«Прежний «военный обозреватель» поссорился с редактором и ушел. Он обиделся на редактора за то, что последний сказал ему: – Какую вы написали странность: «Австрийцы беспрерывно стреляли в русских из блиндажей, направляя их в них». Что значит «их в них»? – Что же тут непонятного? …»

Неожиданно среди общего сна и скуки, как удар грома, грянул небывалый скандал в Думе. Скандал был дикий, нелепый, ни на чем не основанный, но все ожило, зашевелилось, заговорило, как будто вспрыснутое живительным летним дождиком. Негодованию газет не было предела …»

«… – Рюмочку политуры! – Что вы, я уже три выпил. – Ну, еще одну. У меня ведь Козихинская, высший сорт… Некоторые, впрочем, предпочитают Синюхина и Кº. – К рыбе хорошо подавать темный столярный лак Кноля. – Простите, не согласен. Рыба любит что-нибудь легонькое. – Вы говорите о денатурате? Позвольте, я вам налью стаканчик. – Не откажусь. …»

«… Меня часто спрашивают: – Простодушный! Почему вы торчите в Константинополе? Почему не уезжаете в Париж? – Боюсь, – робко шепчу я. – Вот чудак… Чего ж вы боитесь? – Я писатель… И потому боюсь оторваться от родной территории, боюсь потерять связь с родным языком. …»

«… Большой, широкий гость с твердыми руками и жесткой, пахнущей табаком бородой глупо тыкался из угла в угол в истерическом ожидании ужина и, исчерпав все мотивы в ленивой беседе с отцом и матерью, наконец обращал свои скучающие взоры на меня… – Ну-с, молодой человек, – с небрежной развязностью спрашивал он. – Как мы живем? Первое время я относился к такому вопросу очень серьезно… »

«… У нее дьявольское терпение. Свое «а зачем» она может задавать тысячу раз. – Лида! Говори прямо: что тебе нужно? Запирательство только усилит твою вину. Женская непоследовательность. Она, вздыхая, отвечает: – Мне ничего не надо. Я хочу посмотреть картинки. – Ты, Лида, вздорная, пустая женщина. Возьми журнал и беги в паническом страхе в горы. – И потом, я хочу сказку. …»

«… Содержание первой бумажки заключалось в том, что обыватели города жаловались на городового Дымбу, взыскавшего с них незаконно и неправильно триста рублей «портового сбора на предмет морского улучшения». – Во-первых, – заявляли обыватели, – никакого моря у нас нет… Ближайшее море за шестьсот верст через две губернии, и никакого нам улучшения не нужно…»

«… – Что вы говорите?! Прекрасный город Вытегра. Я слышал, что ваша супруга предостойнейшая женщина... Сами ли вы в добром здоровье? – Что это ты, брат, чудной какой? Уж не октябрист ли? Октябрист стыдливо потупился и прошептал: – Октябрист. …»

«– Ехать так ехать, – добродушно сказал попугай, которого кошка вытащила из клетки. …»

«… История о том, как Мендель Кантарович покупал у Абрама Гендельмана золотые часы для подарка своему сыну Мосе, наделала в свое время очень много шуму. Все местечко Мардоховка волновалось целых две недели и волновалось бы еще месяц, если бы урядник не заявил, что это действует ему на нервы. Тогда перестали волноваться. Все местечко Мардоховка чувствовало, что и Гендельман и Кантарович – каждый по-своему прав, … и тем не менее эти два еврея завели остальных в такой тупик, из которого никак нельзя было выбраться. …»

«… – Это я, Михаил Осипович, – пустите. Я вам ничего дурного не сделаю. Дверь, защелкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова. – Да ведь вы небось драться пришли? – недоверчиво прохрипел он. – Чего же мне драться... У меня и палки нет. …»

Год написания: 2008

Автор: Аверченко Аркадий Тимофеевич

Этот роман – последнее произведение Аркадия Аверченко.

Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881–1925) – русский писатель, журналист, редактор журнала «Сатирикон», один из самых известных сатириков начала XX века. В книгу вошел авторский сборник «Рассказы для выздоравливающих», наполненный «шумом, весельем, беззаботностью, бодростью и молодой дерзновенной силой».

Год написания: 1914

Автор: Аверченко Аркадий Тимофеевич

«… Предыдущий оратор – глуп, но какой-то нерв уловил. Ты мне начинаешь нравиться, предыдущий оратор! «Все, – говорит, – в Новом году должно быть новое…» И верно! У вас, например, – как вас там, Агния Львовна, что ли?.. – есть дети. Так? Что же это за дети? Это старые дети… Верно я говорю? К черту же их! В воду надо, в мешок, как котят. Надо новых…»

Год написания: ....

Автор: Аверченко Аркадий Тимофеевич

«… Когда я был маленьким, совсем крошечным мальчуганом, у меня были свои собственные, иногда очень своеобразные, представления и толкования слов, слышанных от взрослых. Слово «хлопоты» я представлял себе так: человек бегает из угла в угол, взмахивает руками, кричит и, нагибаясь, тычется носом в стулья, окна и столы. «Это и есть хлопоты», – думал я. …»